– Очень он тебя послушает! – воскликнул шут. – К тому же он боится, что епископ его отравит или камергер зарежет. Это же сплошной скорпионник. Ну кто просил твоего Пашку приезжать сюда и устраивать представление?

– Если вы не идете, я иду без вас.

– И сама голову потеряешь, и парню не поможешь, – ответил шут, не двигаясь с места. – А без меня короля не найдешь, заблудишься во дворце.

– Может, вам нужны деньги? Вы их любите? Я обещаю, что, как только вернусь, пришлю вам сколько пожелаете. Мне помогут.

– Глупая. Раз в жизни я переживаю бескорыстно, и то мне не верят!

В этот момент до них донесся звук трубы. Такой тоскливый, словно волк заблудился в черных коридорах.

– Ну вот, – сказал шут. – Мы опоздали.

– Как опоздали?

– Начинается казнь.

Алиса схватила шута за полосатый рукав и так дернула, что он потерял равновесие, скатился вниз, но тут же вскочил на ноги и бросился к двери.

Алиса за ним.

Они бежали по черным переходам и лестницам, и казалось, что конца им не будет.

– А где Изабелла? – крикнула Алиса на бегу.

– Она побег вам готовила, – ответил шут. – Но все зазря. Против них нужна по крайней мере дивизия с пушками. Уговорами их не проймешь.

Неожиданно в глаза брызнул свет.

Они сбежали по лестнице к небольшой площади. С одной стороны площадь ограничивал дворец, с трех других стояли дома – серые, мрачные, высокие, с узкими окнами.

Посреди площади возвышался деревянный помост.

На помосте – большая колода. Рядом с ней – Пашкин кубок.

По одну сторону колоды стояли Пашка и девочка-ведьма. Пашка держал девочку за руку и успокаивал ее. Девочка рыдала.

«Еще бы, – подумала Алиса, – второй раз за день казнят».

Пашка был бледный как полотно. И даже немного дрожал. Но держался.

По другую сторону колоды переминался с ноги на ногу огромного роста человек с длинной завитой бородой, в красной короткой накидке и черных штанах. Как на костыль, он опирался на страшных размеров топор. Это был палач. Там же стоял епископ.

Помост был окружен цепью стражников. За ними толпились вельможи и рыцари, торговцы и придворные, которых Алиса уже видела у короля на обеде и на стадионе. Народ попроще глядел на это представление из окон домов и из переулков, вливавшихся на площадь.

– Вот видите, – сказал епископ, делая шаг к краю помоста, – как велика милость нашего короля. Вместо того чтобы сжечь этих колдунов на костре, он подарил им гуманную кончину – от руки нашего уважаемого мастера.

Палач поклонился зрителям.

Затем епископ обернулся к осужденным и спросил:

– Раскаиваетесь ли вы в своих страшных преступлениях?

Девочка ответила:

– Не знаю.

А Пашка пожал плечами. Может, надеялся, что все это сон?

– Есть ли у тебя последнее желание или жалоба? – спросил епископ у ведьмочки.

– Я к маме хочу, – сказала она.

В толпе послышался недовольный ропот. Все здесь верили в ведьм, но все-таки некоторым стало жалко девочку.

– Она же только притворяется девочкой! – воскликнул епископ.

Люди замолчали. Ведь в самом деле, если веришь в ведьм, приходится верить, что они умеют притворяться девочками.

– Есть ли у тебя, колдун и самозванец, последнее желание? – спросил епископ у Пашки.

– Отпустите меня, – сказал Пашка. – И я уеду.

Вельможи и рыцари стали улюлюкать и кричать:

– Трус! Кончай его, палач! Позор!

Тогда Пашка покраснел, разозлился и закричал, перекрывая свист и крики:

– Ничего я не струсил! Вы сами трусы! Не надо мне вашей пощады…

– Может, это ему только кажется? – спросила Алиса у шута.

Шут покачал головой и сказал:

– Уже не кажется…

Епископ махнул рукой.

Барабанщики затараторили в барабаны.

Алиса понимала, что нужно бежать, прекратить это издевательство. Но, как в дурном сне, ноги не слушались ее, язык прилип к горлу, и она стояла словно восковая кукла, глядя, как палач не спеша протирает суконкой и без того блестящий топор, а его помощники ведут Пашку к колоде и заставляют опуститься на колени.

И в этот момент Алиса услышала, что сзади кто-то бежит к ней. Она не могла отвернуться от помоста, но чувствовала, как до ее плеча дотрагивается мягкая рука, и ей вдруг захотелось услышать мамин голос: «Ну, просыпайся же, Алиса, в школу опоздаешь».

Но голос принадлежал королеве-мачехе:

– Алиса, ты меня слышишь?

– Где вы были, королева? Почему вы опоздали?

– Нельзя падать духом. Еще не все потеряно. Я пришла, чтобы напомнить об одном древнем обычае.

– Скорей! О каком обычае? О каком?

Палач кончил вытирать свой любимый топор, вырвал волос у себя из бороды, подбросил его вверх и на лету разрубил под аплодисменты вельмож.

– Неужели не слышала? Если чистая, юная девушка объявит осужденного своим женихом…

– Вспомнила! – крикнула Алиса. – Стойте!

Но из-за грохота барабанов ее никто не услышал.

Она бросилась сквозь густую толпу вельмож и рыцарей, извиваясь как змея и пуская в ход острые локти и колени. Ее пытался остановить толстый маркиз, к ней тянулись лапы стражников и монахов, но вот она, придерживая белое платье, взлетела по шатучей лесенке на помост и встала рядом с палачом.

Палач уже занес топор над головой Пашки.

– Стойте! – закричала Алиса.

Барабаны продолжали бить.

Но рядом уже стояла королева-мачеха. Она властно подняла тонкую руку, и этому знаку барабанщики подчинились.

Епископ скривился, словно у него заболел зуб.

Наступила мертвая тишина, только слышно было, как быстро и громко бьется Пашкино сердце.

– Слушайте принцессу! – сказала Изабелла.

– Слушайте, – сказала Алиса. Она заговорила негромко, но ее слова долетали до самых верхних этажей домов и проникали в переулки. – Есть старинный обычай. Юная девушка может взять осужденного в женихи, и тогда его должны отпустить.

– Правильно! – раздались голоса на площади. – Был такой обычай.

– Его давно отменили! – спохватился епископ. – Его уже нет!

– Кто его отменял? – строго спросила Изабелла. – Поднимись сюда, старый плут, и поклянись перед народом королевства, что этот обычай отменен.

– Не отменен! Не отменен! – кричали на площади.

– Отменен! – завопил маркиз.

И вдруг послышался тонкий, почти детский, но очень пронзительный голос. Это говорил громадный палач, который возвышался над всеми как гора:

– Мне лучше знать про этот обычай! Я специалист. Никто этого обычая не отменял, только давно не находилось девушек, которые хотели взять в женихи осужденного, тем более колдуна. Мне этот обычай страшно невыгоден, но я – честный палач.

– Тогда я беру этого рыцаря себе в женихи, – сказала Алиса.

– Ура! – закричал шут, который уже развязывал Пашке руки и помогал ему подняться с колоды. И добавил: – Но тебе, Алиса, придется выходить за него замуж. Не завидую.

– Оркестр, свадебный марш! – приказала королева-мачеха.

Оркестр послушно заиграл торжественный марш, Алиса протянула Пашке руку и пошла с ним к лестнице, вниз с помоста. Палач махал им вслед топором.

– Скорей! – сказала Изабелла. – Сейчас они спохватятся. Лошади ждут в том переулке.

– Ты чего, Пашка? – крикнула Алиса.

Но Пашка рванулся назад.

– Ведьмочку! Ведьмочку я им не оставлю!

– Не думай об этом! Ты всех погубишь! – испугался шут.

Но Пашка уже подхватил ведьмочку и метнулся вслед за остальными.

– Дорогу молодым! – закричал тонким голосом палач. – Да здравствует древний обычай! Кубок не забудьте!

Изабелла быстро шла первой, и вельможи, рыцари, стражники и монахи волей-неволей расступались перед ней.

Глава 20

Бегство из города

Они не успели добежать до переулка, как сзади донесся тонкий голос:

– А ведьму зачем взяли? Ведьмочку мне верните!

– Обман! – пришел в себя епископ. – Держи их!

До входа в переулок оставалось всего шагов двадцать. Навстречу уже бежали два стражника. Они выставили свои алебарды, но королева-мачеха сверкнула глазами и приказала не терпящим возражений королевским голосом: